Пушкин на Дону

Пушкин в Ростове

Утром 31 мая (11 июня по н. ст.) Пушкин выехал из Таганрога с Раевскими и их прислугой. Генерал писал о новом этапе поездки в отпуск: “. Поутру рано отправился в Ростов, что прежде был предместьем крепости Святого Дмитрия”.

Путь на Ростов проходил по почтовому тракту. До станицы Самбекской ехали 17 верст, до Морско-Чулекской – 14, до Мокро-Чалтырской – 20 и от нее к Ростову еще 17 верст. Перед посещением края императором Александром I в 1818 г. Таганрогская дорога, как и другие, была приведена в порядок. В местах пересечения дороги балками, оврагами и реками были наведены и поправлены деревянные мосты, а поскольку леса вблизи не имелось, то деревья рядом с трактом посажены не были, и вдоль него стояли лишь верстовые столбы. В стороне и позади оставались дачи и хутора помещиков, служилых казаков или их вдов и казенных поселян. В двух верстах от второго участка дороги тянулся берег залива, называемого на картах XIX в. Азовским морем.

Два города разделяло расстояние в 68 верст, и к полудню путешественники достигли цели. На картах разных времен нанесено несколько дорог у крепостных форштадтов, которые стали называться Ростовом с 1806 г. Один из основных путей вел через Генеральную балку к домам жителей, другой – дальше к северным воротам крепости и в объезд ее, была дорога вне города и к западным воротам. Согласно плану А.И. Ригельмана, составленному в 1768 г., в Димитриевской крепости не было почтовой станции, и проезжающие военные оставляли лошадей в конюшнях и при казармах. По описаниям же Ростова 1801 и 1836 гг. и на плане 1811 г., утвержденном Александром I, в городе имелась одна почтовая контора. Поэтому для новых гостей наиболее вероятен обычный маршрут путешественников. Предъявив подорожные у въезда в город, они проехали улицами Доломановского и Солдатского форштадтов и направились к почтовой конторе, которую отделяло от западных ворот крепости расстояние в 1-1,5 версты. Здесь приезжие остановились для отдыха и обеда.

Расположение почтовой конторы легко определяется по плану города 1811 г. Она находилась в третьем квартале от церкви Рождества Богородицы (сегодня место этой церкви занимает Собор), параллельном ей. Контора начинала ряд строений улицы, ныне носящей имя К.С. Станиславского, вместе ее пересечения с современным Ворошиловским проспектом.

Подробно рассказывая о поездке, генерал Раевский писал старшей дочери: “Крепость сия есть то место, где 37 лет тому назад жил почти год с матушкой по той причине, что Лев Денисович, командовавший полком, ходил на Кубань под командой Суворова, а чтобы рассмешить тебя, мой друг, напомню песенку, мной сочиненную девице Пеленкиной и тебе известную, в которой я назвал ее Лизетой, потому что к ее имени, т.е. Алены, я рифмы приискать не мог. В первый раз, ехав на Кавказ, при жизни ее мужа, тому 25 лет, я у них обедал, нынче, узнав, поехал к ней, застал у них гостей; одна дочь замужем, другая же, 17 лет, в девицах и так хороша, как мало видел я хороших. Я посидел, посмеялись насчет ребяческих лет наших и. расстались без слез и сожаления”.

Из приведенной части письма следует, что в возрасте 12 лет (1783 год) Раевский прожил в крепости Святого Димитрия Ростовского почти год. Его отчим Л.Д. Давыдов был в подчинении у Суворова, возглавившего Кубанский корпус и жившего в крепости, которая была крупной тыловой базой. Эти сведения, не привлекавшие ранее внимание исследователей, объясняют многочисленные подробности о донской земле в письмах Раевского, точность и живость его наблюдений и суждений. Вот, к примеру, что писал генерал о степях, которые увидели путники, переправившиеся через Днепр: “За рекой мы углубились в степи, ровные, одинакие, без всякой перемены и предмета, на котором бы мог взор путешествующего остановиться; земли, способные к плодородию, но безводные и потому мало заселенные, они отличаются от тех, что мы с тобой видали, множеством травы, ковылем называемой, которую и скот пасущийся в пищу не употребляет, как будто бы почитает единственное их украшение. Надобно признаться, что при восходе или захождении солнца, когда смотришь на траву против оного, то представляется тебе чистого серебра волнующееся море”. Путники остановились неподалеку от земляного вала и башен. Они принадлежали крепости Святого Димитрия Ростовского, которая входила в хорошо продуманную систему оборонительных сооружений. Днем ранее путешественники могли видеть Троицкую в Таганроге, в стороне и позади них остались Азовская в устье Дона, упраздненные Лютик и Донецкая на Мертвом Донце. Все эти крепости выполнили свою роль на разных этапах закрепления России на юге. Сведения о них были интересны не только Раевскому-младшему, но и Пушкину, многие друзья которого обучались в Лицее военным наукам и были выпущены офицерами.

Генерал посетил знакомые ему места и в юности, побывав здесь в 1795 г. Города тогда еще не было, поэтому он и пишет о нем, как о прежнем предместье крепости. В свой новый приезд Раевский навещает некую Алену Пеленкину, которую знал скорее всего с детских лет. В ее доме, встреченный супругами, и отобедал 25 лет назад молодой офицер, ехавший к месту службы на Кавказ.

В Ростовском областном архиве нам удалось обнаружить документ, в котором упоминается имя плац-майора Пеленкина, очевидно, отца Алены. Документ, датированный 1786 г., представляет собой ордер обер-коменданта крепости Михайлы Машкова инженеру цейхвартеру Тетюпину. Командование крепости испытывало затруднения с расквартированием в наземных домах разных чинов гарнизонных и полевых полков. И когда столярный мастер Никифор Сутырин попросил освободить его от постоя кригцалмейстера князя Назарова, лакей которого нанес обиду мастеру и его жене, в просьбе отказали. Все квартиры были заняты, а Солдатский форштадт был удален от казенных домов крепости. Поэтому ограничились штрафом князю и обещанием решить вопрос по освобождении какого-либо дома. В разборе жалобы мастера Сутырина участвовал и плац-майор Пеленкин.

Вполне вероятно, что к теме статьи имеют отношение следующие сведения. В последние годы XVIII – начале XIX вв. в Ростовской крепости служил оберпровиантмейстер Дмитрий Васильевич Змиев, который был женат на некой Елене Петровне. Змиев имел крупное землевладение в 40 км от Ростова на р. Кагальник. По соседству находилось имение провиантмейстера Якова Петровича Пеленкина (с. Платоно-Петровка – бывшее родовое поместье Пеленкиных). Я.П. Пеленкин тоже служил при крепости Димитрия Ростовского. После смерти Д.В. Змиева в 1809 г. он, согласно доверенности вдовы, занимался улаживанием дел по наследству. Поскольку участие в подобных делах принято было доверять ближайшим родственникам, есть основания полагать, что Елена Петровна доводилась Якову Петровичу сестрой, но тогда она и есть Алена Пеленкина. У Е.П. Змиевой было две дочери – Олимпиада и Ольга, и последней в 1820 г. было лет 15-17. Правда, по ревизским сказкам у Змиевых значится еще и сын Александр (ГАРО, ф. 229, оп. I доп., д. 59; ф. 376, оп. I, д. 167). Для окончательного решения вопроса о личности Алены Пеленкиной необходимы новые поиски в архивах (Прим. В.И.Литвиненко)

Итак, семья заслуженного офицера, каким был Пеленкин, наделенный важными полномочиями, несомненно проживала в крепости. У вышедшей замуж знакомой генерала оставалось право на казенную квартиру или дом в крепости. Раевский пишет, что поехал к ней, значит, место ее жительства было удалено от почтовой конторы.

Дома штаб и обер-офицеров находились (согласно плану Ригельмана) в районе современных улиц Московской и Садовой между улицей Соколова и переулком Крепостным, а также вокруг дома коменданта в районе пресечения современных улице Суворова и проспекта Кировского.

Раевский навестил Пеленкину, вероятно, без детей и знакомых, так как прием большого количества неожиданных посетителей был бы обременителен для хозяйки, у которой к тому же оказалось много гостей. Он, конечно, мог взять с собой сына и его друга. Однако нельзя быть уверенными в том, что молодые люди сопровождали генерала по дороге к его знакомой, как и в том, что они осмотрели крепость. Но даже если спустя 3-4 часа, когда миновал зной, они только проехали по ее территории, продолжая путь через Нахичевань в Аксай, их впечатления не отличались от наблюдений тех, кто приезжал сюда в 1810-е гг.

Раевский же помнил большую, хорошо оснащенную крепость, и его воспоминания о событиях прошлых лет возбуждали поэтическое воображение Пушкина. Но ожидания поэта не оправдались, и он не мог не быть разочарован. Вспомним, что такое же разочарование испытает герой исторической повести “Капитанская дочка”. Гринев ехал служить в пограничный гарнизон и ожидал увидеть крепость внушительных размеров, с многочисленными оборонительными сооружениями.

Описанная автором повести Белогорская и увиденная Пушкиным в 1820 г. Димитриевская крепости различны: вторая обширна, в ней каменные строения, мощная (более 200 орудий) артиллерия, большой (до 5 тысяч человек) гарнизон. Приостановив работу над произведением, Пушкин предпримет поездку в Оренбург, и его исторические исследования объясняют многие детали описания, несоотносимые с обликом Ростовской крепости. Белгородская кажется Гриневу деревушкой, ее улицы тесны и кривы, избы низки и покрыты соломою.

Но писатель помнил и впечатления юных лет. Об этом сообщает запись в его черновике “Степная крепость”. Она сделана в конце января 1833 г., когда до планов поездки в Оренбург был месяц, а до их реализации почти семь. Пушкин собирал материалы для “Истории Пугачева” и во время поездки увидел множество крепостей, а Нижне-Озерную, расположенную на крутом берегу Урала, он зарисовал. Но существенны и некоторые детали его повести, подтверждающие учитывание более ранних сведений. Гринев ожидает увидеть грозные бастионы, башни и вал и, въезжая в деревушку, замечает у ворот старую чугунную пушку. Наиболее же содержательна основная тема эпизода – несоответствие ожиданий восторженного молодого человека тому, что он видит в реальности.

Таким образом, знания и впечатления Пушкина времени его приезда в Ростов с генералом Раевским, помнившим боевое и деятельное прошлое донских крепостей и особенно Димитриевской, где генерал мальчиком прожил почти год, оказали определенное влияние на воображение художника, умевшего сохранить свои впечатления, а затем извлечь из памяти то, что было необходимо ему для создания нового произведения.

Во время путешествия с Раевскими Пушкин впервые увидел удаленную от центра провинциальную Россию. Ее облик, быт и нравы обитателей приграничных губерний видоизменяли представления о мире столичного жителя.

Разномасштабность двух систем исторического бытия подчеркивалась Раевским-старшим, например, когда он предложил поэту прочесть стихи обывателям, приветствовавшим генерала: “Что они в них поймут?”. Несовпадение масштабов не только определяло иногда вопиющую неправильность провинциального подхода к явлению, мельчавшему в широком неопределенном контексте, но и подсказывало возможность восстановления полноты смысла того или иного деяния, события, личности. Потому осмысление провинции связано для Пушкина с обретением живого и действенного историзма.

Благодаря присутствию Раевского знакомство Пушкина с Доном было многообразным и полным: в путешествии формировался интерес поэта к темам, которые станут основными в его творчестве – военная история России, правление Петра и Екатерины II, история казачества, характеры Разина и Пугачева. И в многотрудном, штормовом историческом бытии будет искать свое предназначение молодой дворянин, человек с провинциальной, ничего не говорящей фамилией: Дубровский, Бурмин, Гринев. И не случайно все эти герои военные. Невольно вспоминается рассказ генерала Раевского о том, как ему было передано предложение императора принять графский титул. Николай Николаевич Раевский ответил знаменитыми словами девиза знатного рода Роганов “Roy ne puis, Duc ne daigne, Rogan suis” (королем быть не могу, герцогом не соизволяю, я – Роган).

Поезда Пушкина по донскому краю в 1820 г. оказалась богата на впечатления. Генералу были доступны сведения о крестьянских волнениях в крае, которые, очевидно, были предметом разговоров за обедом у А.К. Денисова . На завоеванных Россией территориях появлялись помещичьи хозяйства, владельцами которых становились и казаки; они получали землю за военные заслуги. Навязываемые донцам экономические отношения в преддверии декабристского выступления воспринимались как архаичные и не случайно тема казачьего вольнолюбия становится одной из центральных в изысканиях Пушкина.

Проехавших же по территории крепости путников, которые от ее восточных ворот вновь увидели разлившийся, сверкающий, великолепный Дон, ждали Нахичевань и Аксай, на следующий день Новочеркасск, а еще через день – Старочеркасск. Эти города и станицы, как и Ростов с расположенной вблизи него крепостью, одарят поэта новыми, во многом более яркими и столь же незабываемыми впечатлениями.

Известно, что великий русский поэт А.С. Пушкин на Дону был трижды.

ПО ПУТИ НА КАВКАЗ

В 1820 году недавний выпускник Царскосельского лицея А.С. Пушкин служил в Коллегии иностранных дел в Петербурге, откуда в качестве дипломатического курьера он был на полгода командирован в Екатеринослав (ныне – Днепропетровск), где находилась резиденция главного попечителя южных колоний генерала И.Н. Инзова. (В советское время эту служебную командировку чиновника называли южной ссылкой поэта.) В один из майских дней он искупался в Днепре и простудился. Больного Пушкина в съёмной квартире на городской окраине отыскали его друзья – младший сын и дочери ехавшего из Киева на Кавказ со своими детьми героя войны 1812 года генерала Раевского. Выхлопотав у Инзова двухмесячный отпуск для поправки здоровья его больного подчинённого, Раевский усадил Пушкина в экипаж своего сына и повёз на юг. Проехав транзитом через Таганрог, Ростов и Нахичевань, семейство Раевских сделало остановку в станице Аксайской, где все ехавшие на Кавказ переправлялись через Дон. Отсюда генерал Раевский отправил нарочного в Новый Черкасск – к атаману Денисову, которого знал ещё по польскому походу 1792 года. Раевский извещал его о том, что завтра он „со всей гурьбой” будет у него обедать.
На следующий день, 7 июня (ст. ст.), Пушкин впервые прибыл в город, о котором генерал Раевский писал в путевом дневнике: «Новый Черкасск, заложенный Платовым, – город весьма обширный, регулярный, но еще мало населённый, на высоком степном месте, на берегу реки Аксай, которая теперь в половодье разливами соединяется с Доном». Радостной и светлой была встреча престарелого Адриана Карповича Денисова с боевым соратником, с его семейством и с другом этого семейства – молодым и талантливым поэтом Александром Пушкиным. На накрытый для дорогих гостей стол были выставлены все дары Дона. Старые воины вспоминали свои былые походы и битвы, а хор казаков Атаманского полка услаждал слух гостей казачьими напевами. Молодой поэт Пушкин вслушивался в слова доселе незнакомых ему песен, запоминал и записывал их слова. С живейшим интересом вчерашний лицеист внимал также словам воспоминаний двух военачальников о боях и походах «времён Очакова и покоренья Крыма». А.К. Денисов в тот период оставался уже почти без своих сверстников-сослуживцев: с посеребрённой временем головой, со шрамами не только на теле, но и в душе. Ведь к тому времени ему уже почти не с кем было поговорить по душам, не с кем было вспомнить те бои и походы, в которых он побывал за всю свою долгую боевую жизнь.
Когда хозяин и гости вышли из войсковой канцелярии прогуляться по центру Нового Черкасска, то Н.Н. Раевский встретил здесь ещё одного своего старого знакомого – генерала А.П. Орлова. Алексей Петрович зазвал гостей и в свой дом. Когда же гости покинули дом Орлова, атаман Денисов предложил гостям возвращаться в станицу Аксайскую не сухопутным, а водным путём – на казачьем каюке. Гости приняли его предложение и отправились назад по водам Аксая, сливавшимися с покрывавшими пойму Дона водами весеннего разлива. Как свидетельствует нам путевой дневник Раевского, плывя вдоль высокого правого берега Аксая «с разнообразными долинами, холмами, виноградными садами», они восхищались «этим видом степного уголка земного шара». В станицу Аксайскую путешественники прибыли к ночи. У не захватившего с собой верхней одежды Пушкина от ночной прохлады начался приступ лихорадки. И тут у поэта состоялся следующий диалог с бывшим при Раевских доктором Рудыковским.
Пушкин: «Доктор, помогите!». Рудыковский: «Не ходите, не ездите без шинели». П.: «В шинели – жарко, мочи нет!». Р.: «Это лучше, чем лихорадка». П.: «Нет уж, лучше лихорадка!». Р.: «Пушкин, слушайтесь!». П.: «Буду, буду!». Доктор дал поэту лекарства, и тот вскоре выздоровел.
На другой день путешественники также водным путём совершили поездку в прежний административный центр войска Донского – Черкасск, ставший теперь станицей Старочеркасской. Они осмотрели там все достопримечательные места и памятники казачьей старины. Генерал Раевский письменно зафиксировал своё мнение о «разжалованном» городе донцов в следующей фразе: «Старый Черкасск останется вечно монументом как для русских, так и иностранных путешественников». После этого русские путешественники продолжили свой путь на Кавказ, откуда затем на Дон они уже не возвращались, а переправились в Крым. Оттуда Пушкин и уехал в Кишинёв, куда была переведена канцелярия И.Н. Инзова. Известно, что после этой поездки Александр Пушкин писал своему брату Льву: «Когда-нибудь прочту тебе замечания на черноморских и донских казаков – теперь не скажу о них ни слова». То есть поэту требовалось время, чтобы осмыслить всё увиденное и услышанное им в казачьих краях, после чего он смог бы сделать какие-то выводы и сформулировать свои заключения по этому поводу.

ОТПРАВЛЯЯСЬ НА ВОЙНУ

В очередной раз А.С. Пушкин смог побывать на Дону лишь 9 лет спустя – в 1829 году. Для заключительных глав поэмы «Евгений Онегин» ему требовалось описать странствия героя его романа в стихах по тем местам, где можно было получить не только новые, но и острые впечатления. А где мог получить такие впечатления поэт? В наиболее «горячей точке» того времени! И поэт решил ехать туда, где в тот период русские войска вели боевые действия: в Закавказье и на территорию Турции. Подъехав на почтовых лошадях к Новому Черкасску, на почтово-ямщицкой станции, которая до 1843 года располагалась на Московском тракте за рекою Тузлов, А.С. Пушкин встретил своего дальнего родственника – графа В.А. Мусина-Пушкина. У того была большая бричка, в которой хранился солидный запас продуктов и напитков и имелось оружие с боеприпасами на случай отражения нападения горцев. И родственники решили далее путешествовать вместе.
С берегов Дона поэт проследовал сначала в Закавказье, а затем – в Турцию, где в это время шла очередная русско-турецкая война, в ходе которой уже был взят турецкий город-крепость Карс. Там он примкнул к российским войскам и проследовал с ними до города Эрзерум. Командовавший отдельным Кавказским корпусом генерал И.Ф. Паскевич, получив известие о скором прибытии к нему поэта Пушкина, был немало смущён этим обстоятельством. Вызвав к себе состоявшего при его штабе офицера из донских казаков – В.Д. Сухорукова, известного своим работами по истории Донского войска – он поручил ему принять гостя наилучшим образом.
К моменту прибытия А.С. Пушкина на верховой лошади к штабу корпуса турецкий город Эрзерум уже был взят российскими войсками. Но тут как раз случилась стычка казаков с турецкими кавалеристами. Завидев их, Пушкин схватил пику одного из убитых казаков и поскакал навстречу туркам. Он был в бурке и в круглой пуховой шляпе, отчего казаки приняли его за священника. Обратив турок в бегство, они не дали ему возможности ввязаться в бой. Однако после этого Пушкин уже был вправе писать о себе: «Был и я среди донцов, / Гнал и я османов шайку…». Что он и сделал в своём стихотворении о казачьей нагайке.
Тут поэт Пушкин и встретился с офицером-донцом Василием Дмитриевичем Сухоруковым. Они общались и обменивались мнениями по интересующим их вопросам не только литературы, но и истории. Оценка А.С. Пушкиным труда В.Д. Сухорукова в области истории Дона была такой: «Труд важный не только для России, но и для всего учёного света». По его словам, именно сходство занятий поэта и историка сблизило их в июне 1829 года на Кавказе. «Вечера проводил я с умным и любезным Сухоруковым; сходство наших занятий сближало нас», – писал впоследствии Пушкин в своём «Путешествии в Арзрум». И добавлял: «Ограниченность его желаний и требований поистине трогательна. Жаль, если они не будут исполнены».

Портрет В.Д. Сухорукова.

ВОЗВРАЩАЯСЬ С ВОЙНЫ

Возвращаясь из Турции через Кавказ, А.С. Пушкин на этот раз не миновал Нового Черкасска. Это его пребывание на Дону не прошло для поэта бесследно: оно обогатило его более полными и глубокими знаниями о жизни донцов. В своих последующих стихах он обращался к донским мотивам, обладая уже более глубоким знанием темы. В Новый Черкасск А.С. Пушкин прибыл в сентябре. И пробыл в нём довольно долго. Задержка эта была вынужденной: продолжить путь поэт не смог из-за того, что лишился денег, занятых ему на обратный путь в Кисловодске М.И. Пущиным. Деньги эти выиграл у него в карты городничий города Сарапул – В.А. Дуров, который, по словам Пущина, «приютился» к Пушкину после того, как у поэта появились деньги. Пушкин же, характеризуя Дурова, говорил, что тот «в своём роде не уступает в странности сестре», имея в виду всем известную кавалерист-девицу Надежду Дурову.
Спустя несколько десятилетий местная газета «Донской вестник» писала об этом так: «Надобно заметить, что, приехав в Новочеркасск, автор «Руслана и Людмилы» остался без денег. Незабвенный Александр Сергеевич пытался обратиться к тогдашней аристократии с просьбой снабдить его деньгами на дорогу. Но просьба поэта осталась без дальнейших последствий, и он начал писать письма к своим знакомым в Петербург и Москву». Проблема, видимо, была в том, что мало кто из донской знати был тогда знаком с поэтическим творчеством не только Пушкина, но и других именитых поэтов. В ожидании денег Пушкину пришлось сменить в Новом Черкасске несколько квартир. Вначале он жил в гостинице, потом – на квартире у пожилой вдовы казачьего офицера близ тогда ещё деревянной Михайловской церкви. Затем Пушкина пригласил в свой дом страстный почитатель его творчества есаул В.В. Золотарёв, служивший в войсковом правлении и живший на улице, звавшейся Горбатой. Поэт принял его приглашение и на следующий день уже проводил время в семействе Золотарёва, состоявшем из его жены и двух их дочерей. В доме этой семьи поэт будто бы писал экспромты, которые тут же дарил гостеприимным хозяевам.
«Донской вестник» сообщал также следующее: «Почты в то время не спешили. В таком положении Пушкин хандрил, отправлялся гулять по пустынным новочеркасским площадям и улицам». Новому Черкасску в то время не было ещё и четверти века. Поэтому пустынными тогда были не только широкие проспекты и просторные площади: весь обширный земельный участок, запланированный в 1804 году де Волланом под будущий городской сад, тогда также представлял собой заросший бурьяном обширный пустырь. Во время своих многочисленных прогулок поэт легко мог исходить тогда ещё малозастроенный город вдоль и поперёк. По мнению горожан того времени, Пушкин мог бывать в местах самых разных: от тогда ещё, возможно, единственной в городе книжной лавки и до винного погреба.
Литературовед второй половины XIX века С. Соболев утверждал, что Пушкин, осматривая Новый Черкасск, однажды «наткнулся на книжную лавку казака Жидкова и начал перекапывать у него разный старый хлам». А затем между торговым казаком и поэтом якобы имел место такой диалог: «Купивши за несколько копеек старую греческую книжку, он спросил у хозяина лавочки, есть ли у него «Евгений Онегин». После утвердительного ответа он пожелал узнать о цене. Хозяин запросил чудовищно дорого! Невольный гость наш, по обыкновенной привычке всякого покупателя, воскликнул: «Помилуйте, за что же так дорого?». «Сделайте одолжение, – отвечал хозяин лавки, – за эти сладенькие стихи следует брать еще дороже». Утверждают также, что неоднократно бывал Пушкин и в одном из винных погребов Нового Черкасска, где пробовал различные донские вина. Предпочтение он, видимо, отдавал цимлянскому игристому, так как не раз упоминал его в своих произведениях. О наличии этого вина на званом обеде у Лариных в поэме «Евгений Онегин» поэт сообщал так:

«Да вот в бутылке засмолённой,
Между жарким и бланманже,
Цимлянское несут уже…».

А в стихотворении «Дон», написанном поэтом во время (либо после) последнего посещения им донского края, он восклицал: «Приготовь же, Дон заветный,
Для наездников лихих
Сок кипучий, искрометный
Виноградников твоих!».

Денег из Петербурга либо из других мест поэт, видимо, так и не дождался. Ибо, по утверждению того же Соболева, в итоге 500 рублей на дорогу ему дал чиновник Сербинов, у которого он якобы также квартировал: играл с его дочкой в прятки и даже что-то писал ей в альбом. Другие же в качестве кредитора называют войскового атамана того времени – Д.Е. Кутейникова. Как бы то ни было, но появившиеся у Пушкина деньги дали ему возможность наконец-таки покинуть Новый Черкасск. За время своего пребывания в нём поэт не только проникся симпатией к донцам, но и получил ряд новых впечатлений и идей для своего дальнейшего творчества.
Связь же с донцом Сухоруковым А.С. Пушкин незримо поддерживал до конца своих дней. Ведь он периодически обращался к его работам исторической тематики. Так, например, в примечании к первой главе своей «Истории Пугачёва» Пушкин ссылается на внимательно изученный им труд В.Д. Сухорукова «О внутреннем состоянии донских казаков в конце XVI столетия». А в 1836 году в Пятигорске Сухорукова нашло письмо Пушкина. В нём Александр Сергеевич сердечно поздравлял Василия Дмитриевича с женитьбой. И просил его прислать для издаваемого им журнала «Современник» «что-нибудь из ваших дельных, добросовестных, любопытных произведений». А со временем В.Д. Сухоруков смог прочесть в первом номере «Современника», в котором было опубликовано «Путешествие в Арзрум», путевые заметки А.С. Пушкина и его упоминание о проведённых ими совместно вечерах.
Но встретиться ещё раз русскому поэту и донскому историку уже не довелось: в январе 1837 года в Петербурге А.С. Пушкин был смертельно ранен на дуэли. Через двое суток он скончался в съёмной квартире дома № 12 на набережной реки Мойки. Место нахождения этого дома хорошо известно многим почитателям таланта А.С. Пушкина, так как теперь там размещается его квартира-музей. А вот место погребения донского историка В.Д. Сухорукова, умершего в 1841 году, со временем окончательно затерялось на старом кладбище Новочеркасска: хотя до наших дней и дошло изображение имевшегося там надгробия с монументом в виде колонны, отыскать это место так и не удалось.

Могила В.Д. Сухорукова.

Приключения Пушкина на Дону

Александр Сергеевич Пушкин, побывав на Дону, посетил Новочеркасск, Таганрог, Аксай и Ростов.
Самым плодотворным, утверждают историки литературы, оказался визит в Таганрог. Говорят, именно излучина Мертвого Донца подсказала поэту образ Лукоморья. Рассказанная кем-то история о братьях Засориных, занимавшихся грабежами, вылилась в дальнейшем в поэму «Братья-разбойники». Находясь в благодушном настроении и поглядывая, как резвится будущая княгиня Волконская на мелководье Таганрогского залива, Пушкин написал известные строки: «Как я завидовал волнам, бегущим бурной чередою с любовью лечь к ее ногам! Как я желал тогда с волнами коснуться милых ног устами. »

Куртуазный был человек Александр Сергеич. Да и время было другое. Чистое. Сейчас в воду залива не каждый отважится зайти, а уж коснуться устами…
Экологическое состояние моря отвращает от подобных поступков. Как вам заголовки нынешних газет? «Донбасс «обогатил» Азовское море нефтью и кишечными палочками». «Холера стучится в дверь азовских курортов»! Это не Пушкин…
Но повествование наше не об экологии, как вы могли подумать. И не о Таганроге.

В Ростов Пушкин наведался проездом в 1820 году. Он осмотрел крепость, побывал у Богатого Колодезя. Ничто не подвигло его на написание бессмертных строк, однако позже улицу в честь него назвали.
Пушкинская, пожалуй, самая красивая улица Ростова. Тенистая, пешеходная. Старинные постройки, уютные дворы. При современном ремонте, который длился несколько лет, были сооружены фонари из чугунного литья и несколько памятных знаков. Улица сохранила колорит и своеобразие эпохи Пушкина.
Однако, сказание наше вовсе не об этой улице.

Без малого через сто лет после наименования улицы, в 1959 году, установили памятник поэту свободы. Искусствоведы считают, что он относится к числу выдающихся произведений монументальной скульптуры на Дону.
О памятнике наш рассказ. На пересечении Пушкинской с Ворошиловским проспектом возвышается бронзовый Александр Сергеевич.
Ключевое слово здесь – бронза.

Уже ближе к теме. Бизнес по приему цветного металла всегда был прибыльным занятием. Правда, в советские годы пионеры за сдачу металлолома получали грамоты и благодарности, то есть только моральное вознаграждение. В конце же прошлого – начале нынешнего столетия на смену пионерам пришли подростки без партийной принадлежности, алкоголики и бомжи, которые получали за сдачу цветмета вполне реальные деньги. Группы металлистов несли на приемные пункты надгробные памятники, канализационные люки, трубы систем орошения, электрические провода и элементы железнодорожных путей.
Например, в Новочеркасске какой-то пьянчужка даже вырезал часть спины у бронзового солдата.
А во Владикавказе неизвестные украли памятник великому русскому поэту Лермонтову целиком. Безлюдной ночью они подъехали к монументу на грузовой “газели” и при свете луны демонтировали 700-килограммовую бронзовую статую.

Прямо аналогичная история случилась в Ростове-на-Дону. Только при всем честном народе.
Уже заря занялась за Доном, солнце поднялось над крышей здания обладминистрации, заглянуло в глаза, а потом стало бить в темечко другому великому русскому поэту – Пушкину. В это время к памятнику подъехал грязный «ЗИЛ» с подъемным краном. Вышли двое незаметных мужиков, неспешно обмотали тросами фигуру, и уложили её в кузов, отчего грузовик сразу стал похож на катафалк.

Бдительный ветеран из дома напротив «стукнул», куда надо. Старший оперуполномоченный отделения по борьбе с незаконным оборотом лома цветных и черных металлов майор Сидорчук находился в рабочем кабинете, сигнал принял, тотчас собрал группу. Не успели злоумышленники отъехать, как опер уже был на месте преступления. Поставив неприметно машину, стал наблюдать.

«Статья 185. Кража… по предварительному сговору группой лиц … на срок до 5 лет», – определил он.
В райотделе Александр Анатольевич Сидорчук был знаменит благодаря трем своим особенностям: знанию назубок статей УК, кожаной курткой деда – чекиста, которую носил даже в июльский зной, когда на ростовских улицах плавится асфальт, и выражению «Ёпэрэмэндэ!», означавшему в его исполнении высшую степень изумления отсутствием у ростовчан почтения перед уголовным кодексом.
Однажды ему сказали, что он, когда курит, похож на известного артиста, и Сидорчук часто представляя себя в роли этого артиста.

– Накрыть на месте, – размышлял притаившийся за углом опер, – это каждый умеет. А вот вычислить всю преступную цепочку, собрать доказательную базу, это уже профессионализм.
– Ёпэрэмэндэ! – изумлялся майор.– Какая наглость?! Средь бела дня! Жулики ростовские!
Рабочие погрузили памятник в автомобиль, и тот тронулся в северном направлении. Только стая голубей вдогонку полетела. И опер вослед за голубями. Сел на хвост и стал скрытно сопровождать дерзких грабителей. Вели они себя, мягко говоря, нестандартно.

Остановилась машина, например, у закусочной. Водила, вихрастый молодой парень с конопатым веселым лицом, купил несколько пирожков. Не отходя от ларька, принялся их уплетать, крутя головой по сторонам.
– Ёпэрэмэндэ! Проверяет, нет ли слежки, – удивляясь своей сообразительности, размышлял опер.

Поплутав по городу, грузовик завернул в неприметный переулок. Выглядывая из-за куста, Сидорчук заметил, что парень вынес из дома замотанный в тряпку предмет, похожий на гранатомет.
«Статья 222. Незаконные приобретение, хранение, перевозка оружия… до трех лет», – вспомнил Сидорчук.
Были ещё остановки: одна возле кафе, куда торопливо вбежал водила, вторая у аптеки. На выходе из неё парень судорожно разорвал упаковку с таблетками и сыпанул горсть в рот.
– О-о-о… Да ты ещё и наркоман?! А здесь, значит, торгуют смертью, – взял опер на заметку. – «Незаконные приобретение, перевозка наркотических средств … до трех лет… Статья 228».

Далее имели место не менее странные поступки. Грузовик замедлил ход на перекрестке на зеленый сигнал, но двинулся на красный. Встал, где остановка запрещена и, наоборот, не затормозил перед трамваем.
– Ёпэрэмэндэ! Не уйдешь, – задорно выругался майор. Он глубоко затянулся сигаретой и прищурился, как артист Ефремов в фильме «Берегись автомобиля». При этом он так сильно втянул щеки, что его и без того худое лицо, стало напоминать голову пересушенного леща, купленного в подворотне у рыбака с подозрительно – красной физиономией.

На подъезде к Каменке, опер понял, по какому адресу направляется грузовик. В районе Военвед находился известный пункт приема цветного металла, уже засветившийся в сводках.
На площади грузовик остановился перед рекламным плакатом «Магазин «Мужские привычки»: Охота, рыбалка, секс-игрушки и др. развлечения», а потом неожиданно заложил круг и поехал в обратном направлении.
– Отвлекающий маневр! – сообразил опер, по рации связался со второй частью группы и направил её по нужному адресу устроить засаду. Сам же, пропустив несколько машин вперед, пристроился незаметно за преступниками.
Грузовик с великим поэтом на борту подъехал к районной поликлинике. Сидорчук зафиксировал и этот адрес.
– Помогаем отделу по борьбе с наркотиками, – сам себя похвалил майор.

Вышел водила из поликлиники с просветленным, даже радостным лицом, пригладил волосы, неторопливо сел в кабину.
– Видно, добавил дозу, – смекнул опер.
Шоферюга уперся взглядом в большие часы на универмаге и вдруг рванул с места, будто у него был не грузовой автомобиль, а спортивный болид «Формулы -1».
– Ёпэрэмэндэ! Оторваться хочешь? Хрен тебе! – опер тоже ударил по газам и запрокинул голову, как артист Миронов в фильме «Бриллиантовая рука».

Бандит мчался, нарушая все правила. На красный свет и пересекая сплошные, подрезая попутные авто и выезжая на встречную полосу, точно готовясь кончить жизнь, как герой войны Гастелло.
Сидорчук не отставал. Включил мигалку, вызвал в помощь ещё группу и ласково погладил кобуру служебного ПМ.
– Дело пахнет большой ОПГ, – прикинул опер. – Цветмет, оружие, наркотики! «210-ая. Организация преступного сообщества…до двадцати лет». Преступник должен сидеть в тюрьме!
Уже звездочки в его глазах крутились и оседали на погоны… Как писал поэт: «И сердце бьется в упоенье».
Каждый раз, когда грузовичок совершал незапланированный маневр, менялся и ход операции. Опер вносил поправки в процесс и корректировал по рации.

Пора объяснить читателю, почему же так подозрительно перемещались бесстыжие преступники.

По решению областного министерства культуры монумент солнцу русской поэзии сняли для небольшого ремонта и чистки.
Водитель грузовика, недавний дембель Лёха, по городу ездил всего лишь вторую неделю, маршрут знал плохо. Да и шофер он был неважнецкий. В армии крутил баранку большого самосвала. Их батальон дорогу в тайге прокладывал. Какие там светофоры? Какие там знаки? Включил вторую передачу и по проторенной разбитой колее трясешься по тайге, пока не уткнешься в поворот. Можно и поспать в пути минут двадцать. Как Штирлиц. В городе, тем более в Ростове, где за честь считают несоблюдение ПДД, всё не так просто.
К тетке, у которой квартировал, он заехал за старинным бронзовым торшером, чтобы заодно с памятником почистить в мастерской.
После несвежих пирожков, жаренных, видимо, на машинном масле, случилось у него желудочное расстройство. Вот он по заведениям и мотался, потому и петлял, заезжая под знаки, чем вызывал вполне оправданные подозрения опера. А в поликлинику кинулся, когда уж невтерпёж стало.

Неожиданно “разбойники” уперлись в пробку, образовавшуюся из-за небольшой аварии на дороге. За ними вклинился опер с мигалкой на крыше и подоспевшие на помощь коллеги.
Лёха на своем крупногабаритном «ЗИЛе» не мог протиснуться ни слева, ни справа. Он выглянул из окна и окинул взглядом кавалькаду, мерцающую огнями, словно новогодняя ёлка. «Важные люди», – подумал он и гостеприимно помахал рукой. – «Проезжайте, обгоняйте».
– Ёпэрэмэндэ! Глумится рулило – догадался опер, сплюнул и резко затушил сигарету, как Брюс Уиллис в фильме «Последний бойскаут».

Сидорчук обгонять не спешил, и за его колонной уже образовалась очередь. Машины нетерпеливо сигналили. Опер высунул руку в окно и стал также радушно вращать ею, как это делал минуту назад главарь банды.
Колонна мало-помалу стала рассасываться. Неожиданно грузовик сдал назад и голова поэта, торчащая из кузова точно средневековое стенобитное орудие, начала опасно надвигаться на машину Сидорчука. Тот выхватил из кобуры ПМ, передернул затвор, но грузовик вовремя остановился. Опер в задумчивости почесал стволом лоб. В этот момент медленно объезжающая иномарка, с невесть откуда взявшимися прибалтийскими номерами, поравнялась с автомобилем опера. Хозяин машины выпучил глаза, увидев мужчину, собравшегося застрелиться из-за пустяковой пробки, и затормозил вообще.
– Давай, давай, давай! Эстонский спринтер! – Сидорчук показал «макаровым» направление движения. Пучеглазый с испугу резко рванул на встречку, как летчик-камикадзе на американский крейсер.

Сидорчук, уже не сомневаясь в конечной точке маршрута, решил обогнать грузовик и покатил к приемному пункту.

Тем временем вторая часть группы чуть раньше приехала на место, скрутила приёмщиков и, на всякий случай, сдатчиков металла. Несколько оперативников рассредоточились по двору, другие караулили на улице, чтобы отрезать пути к отступлению.
Склад выглядел прямо по-пушкински: избушка на курьих ножках без окон и дверей. Строительный вагончик окружал забор. Там и сям громоздились сваленные в кучу кастрюли, проволока, раскладушки, баки от старых стиральных машин, раковины.
К столбу прислонился рваный лист старой позеленевшей бронзы.
Мурлыча мефистофелевское «Люди гибнут за металл» опер по-молодецки вломился в вагончик. Его сослуживцы уже оформляли протокол. «Приобретение или сбыт имущества, добытого преступным путем… 175 УК.. до трех лет», – автоматически отметил Сидорчук.
Задержанные кучно держались возле стенки.

Майор вышел из вагончика, картинно стал за горой металлолома, чтобы поприветствовать злодеев. Он увидел, как машина сворачивает в переулок и приосанился. Арестовывать преступника, который по совокупности на расстрельную тянет, хотелось торжественно. Сидорчук взял табуретку, поставил её посередине двора, сел, прикурил сигарету и перекинул ногу, как Шэрон Стоун в фильме «Основной инстинкт».

Вопреки ожиданиям Сидорчука грузовичок проехал метров тридцать и зарулил во двор напротив, где располагалась реставрационная мастерская братьев Коноваловых.
Опер как в тумане увидел проплывающую мимо кудрявую и седую от птичьего помёта голову поэта. На носу Александра Сергеевича восседал голубь, сроднившийся с монументом и не желавший покидать насиженное место.

Судьба всё же была благосклонна к настойчивому служаке, и старший опер получил свой утешительный приз. Его поощрили за задержание преступника на приемном пункте.
Выпивоха из Новочеркасска сдавал спину от того самого бронзового солдата. Чтобы не светиться в своем маленьком городе, он договорился с попуткой, бросил лист металла в кузов и направился в Ростов.
Парадокс, но воришке ничего предъявить не смогли. Оказалось, памятник ничей. Не числился на балансе ни муниципалитета, ни области.
Вот так. Если ты вытащил бумажник из кармана – это кража, а если подобрал на улице – находка.
Памятник новочеркасскому солдату сначала залатали, а потом вовсе заменили на бетонный.
А в Ростове, наоборот, в своё время Ленина гипсового поменяли на бронзового.
Но это уже другая история.

Источники:

http://pushkin-lit.ru/pushkin/mesta/rostov.htm
http://novochgrad.ru/about/novoch210/id/11665.html
http://www.proza.ru/2012/10/11/986